[Dar]

XXV. Субпассионарии

Особи гармоничные

Как ни велика роль пассионариев в этногенезе, число их в составе этноса всегда ничтожно. Ведь пассионариями в полном смысле слова мы называем людей, у которых этот импульс сильнее, чем инстинкт самосохранения, как индивидуального, так я видового. У подавляющего большинства нормальных особей оба эти импульса уравновешиваются, что создает гармоническую личность, интеллектуально полноценную, работоспособную, уживчивую, но не сверхактивную. Более того, безудержное сгорание другого человека, немыслимое без пассионарного принесения себя в жертву, таким людям чуждо и антипатично. К этому необходимо добавить, что и в развивающихся этносах большая часть особей имеет столь же слабую пассионарность, что и в реликтовых этносах. Разница лишь в том, что в динамических этносах присутствуют и действуют пассионарии, вкладывающие свою избыточную энергию в развитие своей системы.
Однако надо заметить, что интенсивность развития не всегда идет на пользу этносу. Возможны "перегревы", когда пассионарность выходит из-под контроля разумной целесообразности и из силы созидательной превращается в разрушительную. Тогда гармоничные особи оказываются спасителями своих этносов, но тоже до определенного предела.
Люди этого склада – крайне важный элемент в теле этноса. Они воспроизводят его, умеряют вспышки пассионарности, умножают материальные ценности по уже созданным образцам. Они вполне могут обходиться без пассионариев до тех пор, пока не появится внешний враг. Так, в Исландии потомки викингов постепенно утратили пассионарность. В XII в. они прекратили заморские походы, в XIII в. кончились кровавые распри между семьями, а когда в 1627 г. на остров высадились алжирские пираты, то они не встретили никакого сопротивления. Исландцы позволяли жечь свои дома, насиловать жен, забирать в рабство детей, но не нашли в себе решимости поднять оружие[22].
Допустим, что в данном конкретном случае можно найти другие объяснения. Алжирцы были профессиональные головорезы; вероятно, они использовали момент внезапности, чем взвали панику; исландцы были полностью лишены помощи метрополии – Дании, втянутой в это время в Тридцатилетнюю войну и терпевшей поражения... И наконец, согласно нашей идее, пассионарное напряжение исландцев должно было понижаться и дальше. А так ли оно было? Посмотрим на Исландию два века спустя.
1809 г. в Рейкьявике стоял датский гарнизон, состоявший из трех десятков
солдат, капитана и губернатора, у которого была красивая дочь. В июне этого
года на рейде появился бриг под черным флагом и потребовал сдачи города.
Датский офицер открыл огонь, но был ранен ядром с брига, и солдаты сложили
оружие. Пираты высадились, и их глава оказался исланцем, ранее хорошо
известным часовщиком Юргеном Юргенсоном, ныне пиратом. Этот мерзавец, как выяснилось, был влюблен в дочь губернатора и потребовал ее себе, а своим пиратам разрешил грабить жителей, объявив себя королем Исландии. К счастью, девушка успела тяжело заболеть. Но хороши исландцы! Никакого сопротивления кучке бандитов не было оказано. Тысячи потомков яростных "пенителей моря", завоевателей Англии, Нормандии и Винланда, покорно сносили безобразия нескольких десятков разбойников, не сопротивляясь и даже не спасаясь бегством. И ведь против них выступила не свирепые мавры, соперничавшие с королевскими флотами Испании и Франции, а кучка подонков из портов Северного моря. Ну это ли не падение пассионарности?
Однако не следует отождествлять большинство со всеми. Отдельные люди не потеряли самообладания. Хотя они были не в силах поколебать общую трусость и бессилие, себя они могли уберечь. В их числе оказался жених прекрасной датчанки; он спасся на рыбачьей лодке и, наткнувшись на английский фрегат, просил помощи. Англичане быстро подошли к Рейкьявику, под угрозой пушек заставили пиратов сдаться и заковали их в цепи, а губернатора и его дочь освободили. Главу разбойников судил английский суд и оправдал, так как он не затронул интересов подданных Великобритании[23]. А исландцы после шестинедельного пребывания под властью короля-пирата вернулись к своим делам, на что только и были способны как люди гармоничные, цивилизованные и безвредные для всех, кроме самих себя. Ибо повышенная беззащитность не всегда способствует процветанию этноса.



"ВЫРОЖДЕНЦЫ", "БРОДЯГИ", "БРОДЯГИ-СОЛДАТЫ'



Наконец, в составе этносов почти всегда присутствует категория людей с "отрицательной" пассионарностью. Иначе говоря, их поступками управляют импульсы, вектор которых противоположен пассионарному напряжению.
Исландцы не потеряли хотя бы способность работать, чтобы прокормить свои семьи, а также уберечь источники жизни: места лова сельди, колонии гаг, где они собирали гагачий пух, и небольшие луга среди скал, нужные для прокорма молочного скота. Но субэтнические образования в урбанистических агломерациях древности являли собой куда худшие варианты. Разложившиеся потомки римских граждан, потерявшие свои земельные участки (парцелы), скопились в 1 в. в Риме. Они ютились в каморках пятиэтажных домов, дышали зловониями "клоаки" – ложбины, по которой спускали в Тибр нечистоты, пили вино из вредной свинцовой посуды, но настойчиво и нагло требовали от правительства "хлеба и зрелищ". И приходилось давать, так как эти субпассионарные толпы могли поддержать любого пассионарного авантюриста, желавшего совершить переворот, если тот пообещает им дополнительную выдачу хлеба и более шикарное представление в цирке. А защищать себя от врагов они не умели и не хотели уметь, ибо учиться военному делу трудно. Субпассионарий полагает, по собственной несокрушимой логике, что будущего никто предвидеть не может, так как он, получатель хлебного пайка и зритель цирковых представлений, не умеет делать прогнозы на основании вероятности. Поэтому он делит получаемую информацию на два сорта: приятную и неприятную. Носителей второй он считает своими личными врагами и расправляется с ними при каждом удобном случае.
Результатом оказалось взятие Рима Аларихом (410 г.) причем готов было меньше, чем боеспособных и военнообязанных в черте города Рима, не говоря уже об Италии. И даже этот позор ничему не научил римлян. Готы обошлись с побежденными мягко и ушли. Это дало повод для очередного самоуспокоения. Но когда вандал Гензерих взял Рим (455 г.), объявив себя мстителем за разрушение Карфагена, он легко учинил резню среди субпассионариев, которых в отличие от гармоничных и безвредных исландцев никто не пожелал спасать. После вандальского погрома Рим уже не оправился. Но как-то не хочется его жалеть.
Аналогичная ситуация имела место в Багдаде, которым овладели не пришлые варвары, а купленные халифом тюркские рабы – гулямы. В IX в. арабские воины перевелись. Их потомки предпочитали заниматься мелкой торговлей и болтовней на базарах. Чтобы охранять особу халифа, а подчас и границы халифата, потребовались воины-профессионалы. Что же, их купили в степях Средней Азии и пустынях Нубии. Они оказались единственной реальной силой в Багдаде и стали смещать халифов по своему усмотрению. А население огромного города плакало, ругалось и острило, но предпочитало жить не работая и умирать стоя на коленях, только бы не защищаться.
Такие последствия и соответственно смену идеала дает потеря пассионарного напряжения системой. Лозунг "жизнь для себя" – это легкий путь в черную гибель.
Пассионарнооть отдельного человека сопрягается с любыми способностями: высокими, малыми, средними; она не зависит от внешних воздействий, являясь чертой конституции человека; она не имеет отношения к этическим нормам, одинаково легко порождая подвиги и преступления, творчество и разрушение, благо и зло, исключая только равнодушие; и она не делает человека "героем", ведущим "толпу", ибо большинство пассионариев находятся именно в составе "толпы", определяя ее потентность и степень активности на тот или иной момент. Группа субпассионариев в истории наиболее красочно представлена "бродягами" и профессиональными сенатами-наемниками (ландскнехтами). Они не изменяют и не сохраняют его, а существуют за его счет. В силу своей подвижности они часто играют важную роль в судьбах этносов, совершая вместе с пассионариями завоевания и перевороты. Но если пассионарии могут проявить себя без субпассионариев, то те без пассионариев – ничто. Они способны на нищенство или на разбой, жертвой которого становятся носители нулевой пассионарности, т.е. основная масса населения. Но в таком случае "бродяги" обречены: их выслеживают и уничтожают. Однако они появляются в каждом поколении.



ГРАДАЦИИ ПАССИОНАРНОСТИ

Есть соблазн сопоставить пассионариев с "героями", ведущими "толпу", а "бродяг-солдат" назвать "ведомыми", но на самом деле механизм исторического действия не столь прост. Испанские Габсбурги и французские Бурбоны, за исключением основателей династии, были заурядными людьми, равно как и большая часть их придворных, среди которых время от времени появлялись авантюристы-министры вроде Фуке и Джона Ло или Мануэля Годоя. Но идальго и шевалье, негоцианты и корсары, миссионеры и конкистадоры, гуманисты и художники -все они создавали такое внутреннее напряжение, что политика Испании XVI в. и Франции XVI-XVII вв., если изобразить ее как составляющую этногенетического процесса, отражала высокую пассионарность этих этносов.
Поэтому, несмотря на то, что пассионарии часто возглавляют народные
движения, правильнее назвать их не "ведущими", а "толкающими", ибо без
достаточного их числа, умерших в безвестности, было бы невозможно сломать
традицию, т.е. инерцию массы. И об этом гласят строки старинной испанской
баллады:
Поют об Оливьеро, поют и о Ролане.
Молчат в Сурракине, отважном капитане
Воспет Ролан, воспет и Оливьеро.
Забыли Сурракина, лихого кабальеро.
Итак, мы наметили три градации убывающей пассионарности, хотя в случае надобности деление может быть более дробным. Поэтому третий характерологический тип правильно назвать "субпассионариями". Но самое главное – это не смешивать отмеченные типы с подразделениями классовыми или сословными. Любое из них включает в себя три типа, но в разиых сочетаниях и с разными доминантами. Видоизменение их соотношений, как численных, так и векторных, внутри этноса определяет процесс этногенеза.
Этот тезис столь важен, что проиллюстрируем понятие пассионарности дополнительно, используя для наглядности уже не исторические, а литературные характеристики из сочинений А. С. Пушкина, близко подошедшего к проблеме.
Типичными пассионариями, но отнюдь не "героями" и не "вождями" являются: Скупой рыцарь, одержимый алчностью; Дон Гуан, стремящийся к любовным победам ради побед; Сальери из зависти убивающий Моцарта; Алеко, из ревности зарезавший Земфиру. Пассионариями и вождями, хотя и не героями у Пушкина выступают Мазепа и Пугачев (весьма далекие от исторических прототипов), а героями, но не пасссионариями – Гринев и Машенька Миронова, рискующие жизнью ради долга. Образец пассионария и героя, хотя и короля, но не "вождя" – Карл XII, "любовник бранной славы -для шлема кинувший венец", т.е. приносящий интересы своей страны в жертву своему тщеславию. Последнему противопоставлен Петр I – гармоничная личность, выполняющая свой долг перед Россией, гораздо более сильная, чем Карл XII, следующий обственным капризам. Так – в трактовке Пушкина, и это близко к действительности, ибо, за исключением личных черт: возбудимости, детской жестокости и т.п., Петр был подобен своему отцу, т.е. был человеком своего времени и продолжал одну из линий русской культурной традиции – сближение с Европой, возникшую в начале XVII в. при Михаиле Федоровиче. Но при этом Петра окружали пассионарии, например Меншиков, Ромодановский, Кикин, но они ни вождями, ни героями не были. Ни по Пушкину, ни на самом деле. Поэтому сопоставление пассионариев с вождями – домысел, цель которого описание одного из поведенческих признаков свести к банальной, давно отброшенной теории.
И ничуть не менее абсурдна другая, обратная точка зрения, сводящая все мотивы поступков самых разных людей к стремлению получить выгоду, причем под последней подразумеваются только деньги и эквивалентные им ценности. Эта вульгарная позиция субпассионарного обывателя часто выдается за материализм, с которым она на самом деле не имеет ничего общего. Обыватель, как правило, лишен воображения.
Он не может и не хочет представить себе, что существуют люди, не похожие на него, движимые иными идеалами и не стремящиеся к иным целям, нежели деньги. Концепция непосредственной выгоды никогда не была точно сформулирована, потому что тогда стала бы очевидна ее абсурдность, но как сама собой подразумевающаяся она фигурирует в рассуждениях по любому поводу и даже в научных построениях, почему и требует к себе внимания.



ГАННИБАЛ И КАРФАГЕН

А теперь рассмотрим с нашей точки зрения поведение Ганнибала во время 2-й Пунической войны. Фамилия Барка была одной из богатейших в Карфагене. Отец Ганнибала Гамилькар приумножил свои богатства, подчинив Нумидию и Испанию, где его сын Ганнибал фактически был царем. Война с Римом не сулила Ганнибалу никаких выгод. Наоборот, риск был крайне велик. С точки зрения личных интересов Ганнибала, война была ему не нужна, но она была неизбежна для его отчизны – Карфагена. Ведь если бы шальная стрела попала в грудь карфагенского полководца, то его смерть не компенсировала бы никакая военная добыча, тем более что в деньгах он не нуждался. Но, может быть, он выполнял волю своих сограждан?! Нет, они не просили его воевать, в решающий момент отказались прислать подкрепление и ненавидели его со всей страстью, на которую способен обыватель, чувствующий, что надо что-то сделать не для себя, а для общего дела. В этих случаях субпассионарий сразу начинает искать повод, который позволил бы ему уклониться от любых обязанностей. Конечно, это отнюдь не дальновидно, но ведь люди не всегда предусмотрительны, что и ведет к гибельным последствиям. Короче говоря, ради личной выгоды Ганнибал должен был сидеть в своем Гадесе и развлекаться; карфагенские старейшины должны были бы всеми силами поддерживать своего полководца; нумидийские всадники – дезертировать, чтобы не гибнуть за ненавистных финикийских колонизаторов; испанские пращники – восстать и вернуть свободу. А все было наоборот! И из-за случившегося исчезла богатая пуническая литература Карфагена. Были выпаханы и заброшены долины в ущельях Атласа, ибо на эту страну пала обязанность снабжать миллионный Рим хлебом. Свободолюбивые берберы, спасаясь от жестоких римлян, отошли на юг, и их стада вытоптали еще зеленевшие равнины Западной Сахары, которая стала превращаться в каменистую пустыню. Ведь во времена Ганнибала в Северной Сахаре текли реки, бродили слоны, паслись лошади, а через две тысячи лет антропогенных воздействий римских и арабских завоевателей всю эту богатую фауну заменил один верблюд.
Но если мы захотим найти причину таких грандиозных изменений в этнографии и физической географии, то ясно: на пассионарность фамилии Барка навалилась тяжелым грузом субпассионарность карфагенских обывателей. Именно она привело их сначала к проигранной войне, потом к гибели в стенах осажденного Карфагена, потом, как следствие, повлекла покорение Нумидии, за чем последовало уничтожение ландшафта.
А могло бы быть иначе? Конечно! Своевременная помощь Ганнибалу означала разрушение Рима, освобождение самнитов и цизальпинских галлов, остановку гиперболизованной, искуственной урбанизации и, следовательно, сохранение буковых и дубовых лесов на Апеннинах, виноградников вокруг Капуи и Тарента, этрусских городков в долине Арно. Были бы на долгое время спасены богатства Галлии и сокровища искусства Эллады, но не было бы ни Аппиевой дороги, ни терм Каракаллы, ни латинского языка в школах эпох грядущих. Однако развитие производственных отношений шло бы и в этой ситуации своим путем. На место изживающего себя античного раболадения пришел бы феодализм, пусть чуть раньше или позже. Пассионарные подъемы и спады не влияют на социальное развитие человечества, если понимать под последним смену общественно-экономических формаций. Да и как может эмоция изменять что-либо в стихии сознания – разума? И сейчас мы увидим, почему это так.